Звёзды в ладонях - Страница 92

Я задумался. Тем временем гравикар уже приблизился вплотную к кораблю и стал пристыковываться к пассажирскому люку.

— Значит, сделаем так, — произнёс я. — Всё, что нужно, я передам ему сам. А насчёт тебя что-нибудь солгу. По пути придумаю.

— Ты в самом деле хочешь с ним встретиться?

— Да, — решительно кивнул я. — Мне есть, что ему сказать.

Покинув рубку, я спустился к люку и через шлюз прошёл в гравикар. За десять минут машина прибыла в Купол Тихо, там я встретился с уже ожидавшим меня представителем администрации лагеря, и вместе с ним мы вошли в небольшое помещение, разделённое надвое перегородкой из бронированного стекла.

— Уберите это, — сказал я, постучав кулаком по перегородке. — Она мне ни к чему.

— Вы уверены, месье? — спросил администратор. — Вам известно, что эти твари могут плеваться ядом?

— Известно. Но я этого не боюсь. И, кстати, не вздумайте надеть на него намордник.

— Вы полностью берёте на себя ответственность за все последствия?

— Да, полностью.

Администратор кивнул:

— Ваши слова записаны, капитан Матусевич. В случае чего они послужат доказательством, что мы вас предупреждали.

— Да, безусловно, — согласился я.

Администратор покинул помещение, и почти сразу после этого стеклянная стена поднялась к потолку. А через пару минут в комнату ввели альва Григория Шелестова. Его сопровождало двое охранников в плотных, водонепроницаемых комбинезонах, прикрывающих всё тело от шеи до самых кончиков пальцев, а на голове у них были надеты шлемы с прозрачными смотровыми стёклами. Оставив альва наедине со мной, они сразу же ушли.

— Здравствуй, Григорий, — сказал я.

— Здравствуй, брат-человек, — ответил альв. — Не думал я, что ты захочешь повидаться со мной.

— Однако захотел. Со мной должен был прилететь и Лайф, но он ранен и теперь лежит в лазарете. Он так сожалел, что не может встретиться с тобой.

Шелестов встревожился:

— Рана серьёзная?

— Да нет, пустяковая. Через неделю Лайф будет в полном порядке. Он и сейчас может ходить, но врачи строго-настрого запретили ему полёты. Так что он передаёт тебе самые искренние приветствия.

Альв вздохнул:

— Жаль. Я так хотел ещё раз увидеться с ним. Ведь он мой лучший друг, настоящий друг — единственный среди людей и альвов.

— Как с тобой обращаются? — спросил я.

— Люди никак, — ответил он грустно. — Совсем никак. Ко мне, как и к другим альвам, они относятся… не по-человечески. Просто как к опасным животным. Меня это очень, очень печалит. Но теперь я понимаю их отношение. Я познакомился с другими альвами. Они… они действительно больны. Они совсем не помнят, как наш народ дружил с людьми. Не помнят, как мы были братьями. Не хотят даже говорить о том, как много вы для нас сделали. Они считают вас злобными и жестокими, они обвиняют людей во всех смертных грехах, рассказывают небылицы о дискриминации и преследованиях. Я знаю, что всё это неправда, потому что несколько приведённых ими примеров относятся ещё к тем временам, о которых я знаю. Все те случаи исковерканы, искажены, приправлены ложью, а некоторые мелкие недоразумения, что случались между отдельными представителями наших рас, нынешние альвы представляют как злонамеренные действия со стороны всего человечества… Это ужасно, друг-Стефан! Меня это приводит в отчаяние.

Я сочувственно покачал головой.

— А как другие альвы относятся к тебе?

— Плохо, очень плохо, — с горечью ответил Шелестов. — Я пытался раскрыть им глаза, развеять их заблуждения, но они только смеялись и издевались надо мной, называли меня глупой комнатной собачонкой. Потом несколько раз били, а однажды пытались задушить. Но тогда вмешались охранники. Тех, кто хотел меня задушить, они просто отогнали прочь, а меня жестоко избили. Я знаю, они это сделали специально, после того случая братья-альвы уже не трогали меня, они продолжали издеваться, насмехаться надо мной, но… но уже без злобы — мол, ты, Гриша, наивный, глупенький братец, вот видишь, как обращаются с тобой твои любимые люди. — Лохматой лапой он вытер слёзы со своих глаз. — Впрочем, сейчас братьям-альвам уже не до меня. Они сейчас трясутся от страха, каждую минуту ожидают смерти.

— Почему?

— Да всё из-за того, что эти изуверы-габбары сделали со Страной Хань. Мы все шокированы. Мы потрясены. А сегодня, когда меня забрали из барака и без всяких объяснений куда-то повели, я испугался… я думал, что меня расстреляют.

— Мы не убиваем военнопленных, Григорий.

— Но габбаров же вы убили. Пять дней назад. Вечером они ещё были в бараке, а утром уже все до одного исчезли. А охранники намекнули нам, что… что мы можем последовать за ними.

— Они просто пугали вас. Этакий мрачный юмор. На самом деле габбаров перевели в другой купол, подальше от вас, чтобы избежать неприятных инцидентов.

— Каких инцидентов?

— Дело в том, — объяснил я, — что альвы и дварки сейчас воюют с габбарами.

— Что?! — Он даже подпрыгнул от неожиданности. — Мы выступили против этих гнусных тварей? Мои соотечественники наконец-то опомнились и поняли свои заблуждения?

— Увы, нет. Они по-прежнему ненавидят людей. Как и раньше, мы враги. Альвы с дварками воюют не за нас, а против габбаров. Воюют не из любви к нам, а из страха перед нами.

Шелестов вконец растерялся:

— Я не понимаю тебя, брат-человек.

— Сейчас поймёшь. В отместку за Страну Хань мы уничтожили всех габбаров, которые засели на Земле и отказывались сдаваться. Сейчас наши санитарные команды как раз собирают тела погибших и поддают их кремации. Также мы разрушили нашим новым оружием три габбарские планеты и три келлотские. Что касается келлотов, то они поняли, что нам по силам истребить всю их расу подчистую, и стали вести себя тише воды ниже травы. Зато габбары попытались подвергнуть ядерной бомбардировке планету Мельпомену в системе Ригеля. Вместе с ними её охраняли альвы и дварки. Они выступили против габбаров, так как знали, что за уничтожение Мельпомены мы станем мстить и их расам. Сейчас наши войска уже находятся в локальном пространстве Ригеля и вместе с силами альвов и дварков громят габбарский флот. Но это отнюдь не значит, что мы снова стали друзьями или хотя бы союзниками. Мы просто заключили временное перемирие — перемирие, основанное на страхе. Мы по-прежнему ненавидим и альвов и дварков, а они ненавидят нас.