Вскоре ко мне спустился профессор Агаттияр. Он оказался пожилым мужчиной, уже давно перешагнувшим шестидесятилетний рубеж, но по-прежнему сохранявшим хорошую физическую форму. Был он среднего роста, коренастого телосложения, с такими же чёрными, как у дочери, волосами и густой с проседью бородой.
— Моя дочь обозналась, — сказал он, когда мы поздоровались. — Вы не из полиции, вы лётчик. Чем могу быть полезен?
— У меня в флайере ваша племянница Рашель, — объяснил я. — Вернее, племянница вашей покойной жены.
Агаттияр недоуменно приподнял свои кустистые брови.
— Прошу прощения, сэр, но здесь какая-то ошибка. Во-первых, моя жена жива-здорова, просто мы с ней в разводе. А во-вторых, у неё нет племянницы по имени Рашель.
Интересно, почему я совсем не удивился?…
Через четверть часа мы с Агаттияром сидели в холле за чаем, и я рассказывал ему о своём знакомстве с Рашелью. Спящую девочку мы перенесли из флайера в комнату для гостей, и сейчас над ней хлопотала дочь профессора, Амрита, которую отец называл просто Ритой. Она заверила нас, что крепкий сон Рашели вызван обычным переутомлением, поэтому причин для беспокойства нет.
Выслушав меня, Агаттияр задумчиво нахмурился.
— Странно, очень странно. Я вижу эту девочку впервые, и понятия не имею, что ей от меня понадобилось. Она точно не моя родственница и не может ею быть. У меня нет никаких родственников на Полуденных — и я, и моя бывшая жена родом из Ранжистана. Кстати, вы уверены, что Рашель ваша землячка?
— Судя по её речи, да. Правда, у неё своеобразный акцент, но всё равно она говорит слишком чисто для жителя материка… гм, я имею в виду чисто с нашей, островной точки зрения. — Я немного помолчал. — Хотя теперь я уже ни в чём не уверен. Она лгала о соцкарточке, лгала, что вы её дядя, могла солгать и о том, что прилетела с Джерси. И вообще, она с самого начала вела себя подозрительно. Чего только стоила её истерика в метро, эти нелепые бредни насчёт пятидесятника.
Профессор неторопливо отпил глоток горячего чая.
— А это, между прочим, самый любопытный момент в вашей истории. Если допустить, что Рашель солгала вам, то сразу возникает резонный вопрос: зачем ей понадобилась такая откровенная ложь. Чтобы обмануть вас? Нет, не похоже. Ведь заведомо было ясно, что вы не поверите ей. В остальном она лгала вам достаточно правдоподобно — а тут взяла и ляпнула такую чепуху.
— Может, она просто растерялась, — предположил я. — Увидела кого-то знакомого, испугалась, что он может испортить её легенду, и в панике сболтнула первое, что пришло ей в голову.
— О пятидесятнике? — Агаттияр с сомнением хмыкнул. — Вряд ли это первое, что могло прийти в голову двенадцатилетней девочке. Да и её объяснения нельзя назвать бреднями, тут она ничего не выдумала. Нереев-пятидесятников действительно можно опознать по походке — если, конечно, специально всмотреться. Человеческую внешность они копируют безукоризненно, мимику и речь тоже, а вот с телодвижениями у них возникают проблемы, обусловленные некоторой спецификой строения суставов. При быстрой, энергичной ходьбе их ноги плохо сгибаются в коленях. Уловить это трудновато, но в принципе возможно. Всё дело лишь в практике: если по какой-то неведомой нам причине Рашель часто смотрела старую хронику, где фигурировали чужаки, и внимательно наблюдала за поведением пятидесятников, то нет ничего удивительного в том, что она опознала одного из них. Другой вопрос — почему она так испугалась. Судя по вашему рассказу, это не было похоже ни на абстрактный страх за всех людей в целом, ни на инстинктивную ксенофобическую реакцию; она боялась чего-то конкретного, направленного против неё лично.
Я вопросительно взглянул на Агаттияра:
— Вы всерьёз считаете, что мы повстречали пятидесятника?
— Вполне может быть. Вполне.
— Но ведь… это против правил! Иные обязались оставить нас в покое и не ступать на Махаваршу, пока мы соблюдаем условия мирного договора.
На лице моего собеседника мелькнуло какое-то странное выражение — то ли снисходительности, то ли разочарования.
— Вы действительно в это верите, мистер Матусевич? Неужели вы такой наивный? Хотя нет. Просто вы, как и подавляющее большинство наших соотечественников, предпочитаете сладкий самообман суровой и неприглядной правде. Неукоснительное выполнение договорённостей — удел проигравшей стороны, а победители делают то, что считают нужным, руководствуясь лишь соображениями целесообразности. По моим грубым прикидкам, сейчас на планете находится несколько тысяч пятидесятников, которые маскируются под людей. Их задача как раз и состоит в том, чтобы контролировать соблюдение нами всех условий мирного договора… или, если называть вещи своими именами, условий капитуляции.
— А как же наше правительство? Оно о них знает?
— Разумеется, знает. И всячески содействует им. У него просто нет выбора. Мы не в том положении, чтобы диктовать свои правила игры.
Я только угрюмо покачал головой. Нельзя сказать, что я не подозревал об этом. Конечно, подозревал. Как и все здравомыслящие люди, я в глубине души понимал, что чужаки не могли предоставить нас самим себе, ограничившись лишь орбитальной блокадой и контролем дром-зоны. Это было бы глупо и опрометчиво с их стороны — а в недостатке ума и осмотрительности их нельзя обвинить, иначе им не удалось бы победить человечество, которое ещё полтора столетия назад считалось самой могущественной расой в Галактике. Однако я старался не задумываться об этом, так как ни к чему хорошему подобные мысли привести не могли. Я предпочитал тешить себя иллюзией, что Махаварша целиком и полностью принадлежит людям, и никто посторонний не смеет вмешиваться в наши внутренние дела…